После Путина

Чем закончится эпоха Путина? Все плохие версии мы себе представляем. Майдан, гражданский конфликт, приход к власти торжествующего народа, а потом еще более резких силовиков и прочие неприятные вещи. Почему-то мне кажется, что ВВ – не Янукович, и от народных толп не сбежит. Во всяком случае, то, что мы знаем об этом человеке до сих пор, говорит о его решительности, особенно в кризисных ситуациях. Поэтому сценарий народного восстания не предвещает ничего хорошего, тем более что у него очень широкая поддержка. И вообще революций большинство из нас, включая меня, не любит и опасается. Ну хорошо, а как вы себе представляете хороший вариант? Вариант законной, мирной передачи власти? Если реально, без фантазий? Скажем, первый день после отставки ВВ, например, в 2018 или 2024?

Во-первых, сам ВВ - на заслуженной пенсии и обладает иммунитетом от судебного преследования. Иначе ведь он власть добровольно не передаст. Об этом следует помнить, когда его критикуют. Критиковать можно, демонизировать - непродуктивно. Нельзя запугивать действующего президента какой-то жуткой местью за его ошибки и провалы. Заметьте, Буш-младший развязал чудовищную войну под фальшивым предлогом, которая стоила жизни тысячам американцев и около полумиллиона иракцев. И хотя были слабые попытки его судить после выхода в отставку, все понимают, что нельзя преследовать бывших президентов. И Джордж сидит себе спокойно на ранчо и создает библиотеку имени себя. Иногда ему звонит Обама и советуется. Ошибочка вышла, говорит с СМД в Ираке. Упс. Путина тоже можно обвинять в просчетах и ошибках, самой главной из которых является его искреннее неверие в важность демократических институтов, судебной системы и гражданского общества. Но в преступлениях – вряд ли. Во всяком случае, я не видел ни одного пока доказательства.

Во-вторых, а кто возьмет власть, если не Единая Россия? Если посмотреть на статистику, то единственным шансом выиграть выборы является создание широкой коалиции разнородных политических сил, вроде Демократической партии в Штатах. Там это довольно слабо организованный конгломерат профсоюзов, социал-демократов, либералов, зеленых, и различных меньшинств. Им противостоит не менее разношерстный блок, именуемый Республиканской партией (из неолиберальных в экономическом смысле групп (бизнес и идеологи минимального государства), либертарианцев, социальных консерваторов и супер-патриотов, плюс все кто против абортов и за свободу ношения оружия). Так вот в России складывается похожая ситуация, где Единая Россия привлекает социально консервативных и патриотически настроенных граждан плюс государственных служащих, пенсионеров, и часть бизнеса. Противостоять такой странной, но широкой коалиции может только широкая же и странная коалиция. Ее костяком может стать союз либералов с левыми. В силу разных исторических причин это в России неестественный союз (поскольку Российские либералы выросли из антикоммунистической оппозиции), но в политике все союзы неестественные. В первый день после Путина власть может взять партия, состоящая из либералов, эсеров, и других групп с более узким интересом. Возможно, если ЛДПР избавится наконец от своего безумного вождя, какая-то ее часть тоже войдет в новый блок.

ОК, реалистическая картинка как-то не складывается. Обещал же себе – без фантазий. Судя по недавней истории российской оппозиции, такое объединение вряд ли произойдет, ну не к 2018 точно. А Единая Россия уже объединена и только усилилась от инъекции патриотизма. Поэтому, скорее всего, после Путина президентом будет кто-то из его соратников. Это не значит, что в стране ничего не изменится, поскольку есть шанс, что внутри ЕдРа усилится более либеральное крыло модернизаторов и технократов. Ведь коалиция Единой России тоже шаткая. Политика начинается там, где кончаются деньги. И пока деньги есть и на низкие налоги, и на социальные выплаты, этот союз пенсионеров с олигархами держится. Когда настанет время сокращать расходы и повышать налоги, все может измениться.

Все-таки, это один оптимистический сценарий, пожалуй, наиболее реалистичный.

Paris, September

The self-assured French on the streets, crisp, nasal, with mocking intonations, as if people rehearsed a play, but at the very first rehearsal, no need to try hard. Plenty of English, too, but it is subdued, apologizing, - a guest language. Even Americans are quiet and trying to blend in, alas, mostly failing. Theirs is a look that is too honest, too fearless. We can see them from afar; our people. The Russians, too, with their intense, quick eye-contact, constantly scanning the crowd – for friends, for danger, for impressions. The other of our peoples. Other languages are spoken, too, but all who can speak French will speak French. Bonjour, merci, au revoir – even within a conversation conducted otherwise entirely in English. Just to remind you – this is France. But there is no need – it is in your ears.

The Parisian waiters – dignified, professional, helpful without trying. Never writing anything down; that would be completely uncool. They are both the directors and the ushers at the low-key street drama that both the locals and the tourists are so keen on watching. Some fight, others cry, this one has a cool pair of pants, that dog is ugly… That kind of stuff. Someone inside the café turned on the heater lamps instead of the lights. It is a warm evening, Uh-la-la. Pedestrians, maneuvering among the tables, they all without exception check out our plates – what are these people eating? It is voyeurism as an art form. Flâneurism, too. It is the ability to enjoy the smaller events, to taste the finer texture of life.

The buildings, fanning out of each plaza in six or eight directions, so that more buildings can be seen at the same time. This is definitely more than you can do with a simple intersection. Svetlana says all buildings only look the same, but in fact all are different. I don’t bother to check. It is really too much, thousands of huge, creamy, rich pieces of cake, sliced by the giant knife of Haussmann. Somehow I think I am not the first one to us this metaphor.

Plane trees and chestnuts may be even more important than the buildings. Definitely more important than the waiters, but the latter won’t mind. Almost as important as the language. Definitely more beautiful in the early autumn.

I thereby declare that an English sentence no longer requires a verb. Forget the damn things. Go Faulkner, go Proust, go wondering, throwing full stops at random. You get the courage after visiting Paris in September.

Немецкая болезнь

Предполагаю, что мы этим заразились от немцев давным-давно, получив ее вместе с великой немецкой философией. Знаете, как вместе с чудесным домом от бабушки вы наследуете еще и мышей. Впрочем, историки идей меня наверное поправят. Возможно, это еврейская болезнь и мы ее подхватили от не менее великой традиции интерпретации Торы. Но это и не важно. Пусть будет немецкая болезнь для простоты.

Это стремление все время определять понятия, и делать тонкие различия между ними. Англичане говорят «hair splitting», то есть расщепление волоса повдоль. Как будто сам язык несет в себе какую-то колоссальную скрытую правду. Ну, например, есть компетенции и умения, и различие между ними почему-то должно иметь серьезное различие. Есть умения и навыки, и вроде это разные вещи, ведь для чего-то же в языке есть два разных слова. Бахтин писал, что вот есть правда и есть истина, и они различаются, и в этом различии кроется большой смысл. А не просто два синонима. Как будто, как это виделось Платону, где-то там есть чистые сущности, идеи, и все конкретные вещи – это только слабые отблески бессмертных идей, то есть все-таки слов естественного языка. Вот есть воспитание и есть обучение, и толи воспитание есть частный случай обучения, то ли наоборот (Лернер против Лийметса, если кто помнит… Никто? Ну и слава Богу). А ничего, что абсолютно нет никакого способа объективно установить, кто прав в этом споре?

Или вот еще вариант немецкой болезни: в слове «человек» есть корень, означающий лицо, и следовательно в понятии человека важно то, что у него есть лицо. А ничего, что в остальных европейских языках «человек» никак не связан с лицом, просто man или hombre или homme или там людина или хора? Но нет, немецкая болезнь игнорирует тот факт, что языки используют какие-то разные, совершенно случайные корни для сходных смыслов. И вообще-то ожидать от языка каких-то особых откровений по поводу глубоких смыслов довольно нелепо. Потому что язык никто не изобретает, он просто случается. Множественность языков вроде должна нас излечить от немецкой болезни вмиг. Но нет.

С психологической точки зрения, немецкая болезнь нам помогает справиться со страхом непонимания. Вот не понимаем мы ничего про то, как решить практическую проблему. Ну давайте определим понятия – вот это будем называть «модуль» а это будем называть «блок» а это называть «дисциплиной». И вроде легче всем стало, ведь развели понятия по своим углам, и больше не будем путаться. Не продвинулись ни на шаг к решению проблемы, но сердце успокоилось и вроде чувствуем себя такими умными. Дали же определения, из которых ясно, что вот это совершенно НОВОЕ понимание, а не старое. То есть время потратили не зря. И если вы не понимаете разницу, обращайтесь, и мы вам объясним.

Есть еще и борьба за влияние – как же без нее. Если все будут использовать МОЕ понятие, которое я ввел и определил, то конечно и меня будут упоминать и цитировать. А это приятно. Я же первым ввел в оборот и определил это самое понятие. Поэтому при каждом использовании будут немного мне кланяться. И цитировать, что приятно. А если вы употребляете другое какое схожее понятие, то вы его употребляете НЕПРАВИЛЬНО, потому что есть правильное. А кто его сделал правильным? Да бросьте, я же и сделал. Развел, различил, определил.

Лекарство от немецкой болезни простое: в контексте этого разговора или текста я буду называть вещи так-то и так-то. Понятно это? И за пределами нашего разговора или текста я не претендую на вечность. Называйте как хотите, лишь бы понятно было.

Эстетика текста

В последнее время, пришлось мне читать и писать много официальных бумаг – ТЗ, заявок, отчетов, конкурсной документации. Меня поразило насколько скучный и неудобный формат. Текст везде одинаковый, заголовки ничем не выделяются, не говоря уже о цвете, о шрифтах и других вещах. Читать такие тексты – одна мука. Нельзя вернуться, перейти вперед, проскочить на следующий раздел. Ведь вроде бы не на машинке все делается. Возможностей для хорошего, функционального лэйаута множество

Вначале я подумал, что наверное есть какая-то устаревшая нормативка, которая тормозит креативность. Оказалось, нет. Вот все что говорит федеральное правительство по этому поводу: «Требования к оформлению: страницы текста отчета и включенные в отчет иллюстрации и таблицы должны соответствовать формату А4, через полтора интервала, цвет шрифта черный, высота букв, цифр и других знаков - не менее 1,8 мм (кегль 12), размеры полей: правое - 10 мм, верхнее и нижнее - 20 мм, левое - 30 мм.» Ну хорошо, цвет нельзя, потому что копировать и распечатывать неудобно. Но остальное-то все оставляет огромный простор для воображения! Заголовки-то могут быть БОЛЬШЕ 12 и различаться по шрифту и стилю. Могут быть автоматические таблица содержания, внутренние ссылки, вставки текста в рамках, и другие простые вещи. Но никто этого не делает, все предпочитают скучнейшие форматы начала прошлого века. Почему так?

Две гипотезы. Первая – люди думают, что есть требования, там где их нет, и потому просто используют старые образцы. Это такой нормативный фольклор. На всяких случай сделаем так, как было раньше. Вторая – многие сотрудники, которые отвечают за форматирование просто не умеют пользоваться вордом, не знают основных приемов лэйаута. Например, стилями не пользуется почти никто, а это фундаментальная штука для лэйаута в длинных документах. Автоматическим содержанием, закладками – почти никто не пользуется. А ведь большинство документов читается на экране. Давно никто ничего не читает как книгу – от начала до конца, поэтому способность проскакивать и быстро возвращаться – совершенно необходима.

Наверное, есть и психологический расчет «не выпендриваться». Но это совершенно неверный расчет. Тех, кто считает всю эту непроходимую муть, раздражают неудобные документы. И они будут немножечко к вам добрее, если Вы покажете, что уважаете их труд и потратили лишних полчаса на создание привлекательного документа, в котором легко ориентироваться. Я готов вести занятия по работе с длинным документом.